Курсы и лекции
по искусству и культуре
по искусству и культуре
Наступил июнь, долгожданный первый месяц лета. Залитые солнцем луга и тенистые парки манят горожан, уставших от пыльных улиц — точно так же они манили петербуржцев и 100 лет назад. Тогда интеллигенты и ценители изящных искусств превозносили творчество художников-мирискусников, среди которого самыми изящными и игривыми были работы Константина Сомова.
Константин Сомов (1869–1939) — один из самых известных и в то же время непонятых художников начала XX века. Он принадлежал к кругу журнала «Мир искусства» — сообществу рафинированных эстетов и декадентов. Центральный мотив его работ — светский и блестящий XVIII век с его маркизами, фейерверками, маскарадами и любовными играми. Немалое значение в создании атмосферы беспечности и кокетства имели не только герои, но и обстановка вокруг них, в частности — ландшафт. С детства летние месяцы Сомов проводил за городом, и с тех пор идиллические пейзажи северного лета под Петербургом занимали особое место в его творчестве. Предлагаем на нескольких примерах рассмотреть, как художник превращает свои впечатления и воспоминания в художественные образы.
Как любой уважающий себя петербуржец, летние месяцы Константин Сомов проводил на даче, которую снимала семья или куда приглашали друзья. Как художник, он не упускал возможности поработать с натуры. Северный ландшафт под Петербургом, ставший родным с юности, не покидал его воображение даже после эмиграции.
Летняя безмятежность раннего Сомова почти всегда имеет конкретный прообраз — «Павлову дачу» в Сергиеве на 17-й версте по дороге на Петергоф, Мартышкино недалеко от Ораниенбаума, Силламяги близ Усть-Нарвы, Териоки (нынешний Зеленогорск). Красоту этих мест дополнял дружеский и семейный круг: совместные пленэры и прогулки, общение с родными и единомышленниками запомнятся Сомову как прекрасное время творческого поиска и взаимопонимания в привычной обстановке старого мира.
Даже заграничные поездки не могли полностью захватить мысли художника. 16 декабря 1911 года он пишет Анне Остроумовой-Лебедевой с юга Франции: «Эта природа поражает, но скоро приедается». Версаль, Ривьера поражают его, но даже в эмиграции Сомов продолжит искать мотивы, напоминающие об оставленном мире тургеневских поместий, заросших парков и дворцовых садов-партеров.
Подмеченная, быть может, на одном из сельских пленэров радуга вскоре становится для Константина Сомова самостоятельным жанром. Атрибут свежих летних дней постепенно приобретает черты чего-то большего — частый элемент поэтики символистов был знаком идеального мира, противоположного миру обыденному, прозаическому, ограниченному. В годы революционной турбулентности идиллическая радуга превращается в спасительный якорь или даже мост, помогающий не потерять связь со старым миром хотя бы в воспоминаниях, на уровне идей.
Естественно, что радуга сияет над садовыми изгородями в пасторальных сценах фривольного XVIII столетия. Можно ли придумать что-то более далекое от тревожного Петрограда, терзаемого противоборствующими силами? В работах предреволюционных лет создается тот мир грез, в который Сомов будет мысленно возвращаться даже годы спустя — и который станет его главным и самым продаваемым товаром, настолько, что художник назовет его «проклятым».
Изгороди-боскеты, увитые цветущими ветвями, возникли на листах и холстах Сомова ещё на рубеже веков, под впечатлением от ретроспективистских настроений соратников по «Миру искусства». Художник был с детства окружен произведениями искусства — его отец, Андрей Иванович Сомов, был старшим хранителем картинной галереи Эрмитажа и коллекционировал живопись и графику. Поэтому Сомов-младший, прошедший через академическую школу, всегда умел работать с образцами и, копируя и повторяя, находить свой язык. Так из ранних, но уже грандиозных холстов кристаллизуется мотив сада-театра с изгородью-кулисой, разделяющей композицию на два плана, декорацию и мизансцену, и превращающей любое действо в выразительную метафору.
Такой прием, разворачивающий композицию по горизонтали, подчеркивал важное для мастера двоемирие и вместе с тем условность. Неприкрыто театральны «Осмеянный поцелуй» (1908) и «Пейзаж с радугой» (1915). Возникающая от смещенности героев в сторону пустота на переднем плане тем сильнее напоминает театральный задник, приглашая зрителя стать главным действующим лицом этой пьесы.
Сумерки, тонко переданные в работах «В боскете» и «Вечер», сменяет ночь, озаренная фейерверками. Сад окончательно превращается в место действия спектакля-маскарада, в котором персонажи комедии дель арте перемешиваются с кавалерами и дамами галантной эпохи, а иногда — со смертью. Сомов как будто напоминает о превратностях любовных игр и бесконечной смены масок, под одной из которых неизбежно окажется скелет. Но разве это повод отказывать себе в удовольствиях жизни?
Изнеженные красавицы Константина Сомова живут во всех эпохах сразу — а мастер почти намеренно повторяет раз за разом однажды найденную удачную позу, меняя лишь наряд. Барышня времен Марии-Антуанетты, подсмотренная в серии гравюр второй половины XVIII века «Gallerie des modes et des costumes français…» («Галерея французских мод и костюмов…»), не замечает смены эпох и мирно дремлет, как Спящая Красавица из сказки, лишь время от времени обновляя платье. За окном ветерок колышет летнюю листву, и дама не спешит покидать мир грез – не важно, на дворе ещё относительно спокойные 1900-е годы или уже голодные 1920-е. Пока она не проснется, её охраняют призраки былых лет, как собачка в ногах «Спящей молодой женщины в парке» (1922).
В 1923 году Константин Сомов отправится в США, чтобы сопроводить Выставку русских художников, и больше никогда не вернется обратно. Остаток его жизни пройдет в Европе, где он продолжит работать как график и портретист, уважаемый и любимый коллекционерами, заказчиками и старыми друзьями, осевшими в городах вроде Берлина или Парижа. Однако все чаще Сомов будет обращаться к мотиву ностальгии, воспоминаний о потерянном рае. Безмятежность летних дней, проведенных в усадебных парках, не только отлично продавалась в эмигрантских и светских кругах, но и помогала автору снова и снова мысленно возвратиться в идеализированное прошлое.
Время в эти моменты как будто останавливалось, и потому в работах Константина Сомова одинаково органичны и маркизы XVIII века, и румяные пастушки, и барышни эпохи модерна.
